Чему быть, того не миновать
Родилась Маня в 1924 году в деревне Сокерино Ивановской области в многодетной семье супругов Яблоковых. В четырнадцать лет её отправили в няньки в Кострому — «водиться» с малышами в семье Ероховых. Когда через три года вернулась домой, то председатель сельсовета поставил её, девчонку с пятью классами образования, продавцом в магазин. Родители были против, боялись недостач. Но дочка, получавшая по математике одни пятёрки, справлялась с работой на удивление хорошо.
На фронт её призвали в декабре сорок второго. Старший брат уже воевал, а отец Михаил Яблоков, страстный любитель чтения и знаток библии, к тому времени пропал без вести. Мария Фёдоровна рассказывает, как мама её хотела повидаться с отцом перед отправкой на фронт и добралась до Гороховецких лагерей под Горьким. А оказалось, что всех уже отправили, осталась только одна рота. И в ней был Федор Дмитриевич Яблоков, но не супруг её, а молодой паренёк — полный тёзка. Вестей от отца не получали. Удалось ли ему повоевать или эшелон с бойцами разбомбили по дороге, неизвестно.
— Я не боялась идти на войну. Чему быть, того не миновать. Мама заказала в соседней деревне скатать для меня валенки, чтоб я их с собой взяла. Как они потом меня выручали в мороз на посту! Да и не меня одну, другие девчонки тоже их надевали. А в день как ехать в военкомат, младшая сестра, с которой мы пилили плахи, невзначай мне половину зуба выбила пилой. Вот такая «красивая», с распухшим ртом я и отправилась в военкомат, — озорно посмеивается моя собеседница.
У «мессера» звук пронзительный
Маша с подругой из соседней деревни, Шурой Левашовой, попали служить в 28-й прожекторный полк, дислоцировавшийся за Раменским. Шуру определили в телефонистки, а её — в прожектористки.
— Обучали нас прямо на точках, — вспоминает Мария Федоровна. — Я была на прожекторе вторым номером, а первым был мужчина. Он регулирует, самолёт ловит, а я включаю рубильник — освещаю. А уж сбивать — дело зенитчиков. Немцы очень боялись прожектористов.
Как только нам объявят «первое положение» — значит, начинается налёт на Москву или Ярославль. Мы сидели целыми ночами — поджидали самолеты. Был сорок третий год, и налеты происходили часто. Самолеты узнавали по звуку. У немецкого «мессера» он был пронзительный и длинный — не спутаешь с другими. Наш четырёхмоторный бомбардировщик Пе-8 отличался очень тяжелым гудением. А ещё были ночной бомбардировщик Ли -2, двухмоторный БИ-25. Бронированный штурмовик ИЛ-2 был очень шустрый, увертливый и наводил страх на немцев, они его прозвали «чёрной смертью».
Мы все самолеты изучили. Через каждые два часа ходили на пост — вести наблюдение, в каком направлении летят и на какой высоте. Трубка в руке — тут же звонишь и передаёшь сведения. Не у всех девушек нервы выдерживали. Одна отпросилась у командира роты за утюгом в деревню и сбежала в неизвестном направлении. А ведь пришла на фронт добровольцем. Другая девчонка специально вытравила свои глаза хлоркой, и её отправили домой.
Ехали Москву освещать
В сорок четвёртом зенитчицам-прожектористкам стало полегче. Наши войска шли в наступление, но полк, в котором служила Маня Яблокова, был оставлен на прежних рубежах — на обороне столицы. И, конечно, им повезло больше, чем тем прожекторным точкам, которых отправляли вместе с наступающими частями. Девчат из землянок перевели в деревенский дом и даже разрешили выращивать картошку в огородишке. Расспрашиваю о военном быте.
— Да все как-то было организованно. В баню мы ездили на другую станцию. Голодом не сидели. Выдавали нам консервы рыбные и мясные, хлеба полагалось три буханки на день — на восемь человек. Кто не курил, тому взамен табака давали дополнительно сахар. У нас его покупали деревенские, а мы на денежку купили ткань и заказали шить по платью военного покроя — со стоячим воротничком, карманами. В сорок четвёртом это разрешалось. Но дисциплину держали по-прежнему строго. Прожектор я начищала, как положено, до блеска. На посту также стояли.
У нас был командир взвода Смирнов, немолодой уже, так как он нас гонял! Благодаря ему я и вышла в ефрейторы, потому что внимательно все слушала. Хоть я и была вторым номером, но должна была знать и за первый номер, и за связистку, и за шофёра. Это чтоб всегда можно на замену прийти. Заставлял нас преодолевать препятствия, бегать в полном обмундировании — в противогазе и с оружием. А у меня винтовка была 1896 года, тяжеленная, со штыком. Только в сорок пятом мне её поменяли на маленький карабин. Про Победу нам сказали 9 мая. В деревне кто плакал, кто смеялся. Обнимались, целовались. А для парада в Москве 24 июня прожектористов собрали отовсюду. Мы со своим прожектором на машине ехали целый день, потому что были огромные пробки. После парада Победы в Москве в 12 часов ночи было светло, как днём, — были включены более тысячи прожекторов. И я нашу столицу тоже освещала!
Деревенская закалка
В августе сорок пятого прожектористка Маня вернулась в родную деревню. Устроилась в магазин за восемь километров от дома. И мать вздохнула с облегчением. В войну она спасала детей как могла. Работая на свинарнике, на свой страх и риск брала домой картошку-мелочь, которой кормили поросят. Анна Алексеевна умерла от рака спустя пять лет после войны.
Дочь вспоминает: «Она была такая легкая, что я носила её на руках. Когда мама почувствовала, что умирает, то попросила спустить её на пол. Я спустила вместе с матрасом, и села рядом. А она на голый пол сползла. «Мама, зачем ты так делаешь!», — говорю ей, а она: «Грех умирать в постели». Моя мама была совсем неграмотная, но она нас всех воспитала по-настоящему. Нам не позволено было обращаться друг к другу: «Надька», «Колька», «Лидка». Только «Надя», «Коля»… Сама вечно в работе, ведь семерых детей надо накормить, обстирать, в бане вымыть, и нас с малого детства приучала к домашнему труду, и выполнить его должны были исключительно добросовестно. Не вымыла как следует пол — перемой! Нас, конечно, ругали за проступки, но никогда не лупили. Вот эта закалка деревенская меня и выручала всегда».
«Булки свежие, мягкие!»
В пятьдесят третьем Мария оставила родную деревню и перебралась в Кострому. Не без труда нашла съемный угол в деревянном доме на улице 1 Мая. А работать её взяли в столовую завода Красина — торговать с лотка выпечкой.
— А ещё устроилась без оформления на фабрику-кухню — торговать батонами на улице, — признается демобилизованная зенитчица-прожектористка, раскрывая тайны 70-летней давности. — Работала с пяти утра до десяти вечера. С утра торговала батонами. Сначала у меня была большая двуручная корзина, в которую входили сорок батонов. Одну партию продам — иду с саночками за другой. А потом мне сделали фургон из фанеры, установленный на коляску с колёсами из шарико-подшипников. В него уже больше батонов входило.
Продавала возле рынка, зазывала: «Булки свежие, мягкие!» В основном продавала батоны по 1 рублю 38 копеек. Очень вкусные были батоны, враз расходились. Жареными пирожками от столовой завода Красина торговала днём. Мне дали тележку с подогревателем, и пирожки всегда были горячими. Костромичи их любили.
Потом мне из столовой стали возить овощи, фрукты — ими тоже торговала. А деньги мне были нужны, потому что ещё и брату надо было помогать. Саша в детдоме жить не стал, и я взяла его к себе. Для поступления в ПТУ ему не хватило баллов, а моя хозяйка его не прописывает. Что делать? И вот я нашла одну даму, которая дружила с директором училища, и попросила поговорить с ним — может, возьмёт мальчишку. Сказала, что заплачу, сколько надо, только бы взяли и дали общежитие. Заплатила 150 рублей — устроили брата.
Отработав восемь лет в торговле, Мария ушла в дворники — там пообещали сразу дать жильё. Мела несколько улиц — Островского, 1 Мая, Советскую. И очень радовалась своей небольшой полуподвальной квартирке на проспекте Текстильщиков. Всю её перестроил и сделал «конфеткой» муж Марии — Николай Шевцов. Замуж она вышла в сорок лет, но счастливо. Николай оказался очень хорошим человеком — покладистым, работящим, заботливым. Родом он был из Донецкой области. Украинец. В войну попал в плен, а таким домой не разрешали возвращаться. Был отправлен в Кострому. Мария Фёдоровна пережила супруга на 37 лет, он умер в восемьдесят первом от инфаркта. Очень жалеет, что в благоустроенной новой квартире, которой ей дали как участнику войны, муж пожил только пять лет.
Правило второе — не переедать
— Ой, не фотографируйте меня, я не успела прическу сделать! — немного «кокетничает» Мария Фёдоровна.
До чего красиво и уютно в её квартире! Много цветов, картин. На подоконнике дружно зеленеет помидорная рассада, выращиваемая для племянницы:
— У неё окна на север выходят, а у меня солнышка много.
97-летней хозяйке никак не дашь её возраст — легка, энергична, глаза с веселой искринкой. Не поверите, но со всеми домашними делами справляется сама, обходится без социального работника. Любит читать газеты, журналы, в курсе не только политических событий, но и новостей из жизни популярных актёров и звёзд эстрады.
Есть у Марии Фёдоровны и своё хобби — вот уже пятнадцать лет она шьёт лоскутные одеяла:
— Раньше я носочки вязала, всем племянникам и внукам навязала по многу пар, а потом у меня началась на шерсть аллергия. И я вспомнила, как сидела ночами около больной мамы и сшивала вручную тряпочки-лоскутки. Вот и занимаюсь этим же. Сшила одеял двести уже, не меньше. Они у меня во всех городах, где родня живет. Всем нравятся.
Лоскутным шитьем (сейчас это называют пэчворком на иностранный манер) Мария Фёдоровна занимается на простой швейной машинке («руками кручу»). Все лоскутки хорошенько отглаживает утюгом, кроит, ровняет узор, прошивает, опять проглаживает. Одеяла у неё на синтепоне, по краям простеганные вручную. Для узоров использует бязь, потому что не линяет и приятно из неё шить. Ткань покупает сама разных расцветок по полметра. Когда кончаются запасы, в магазин на машине возят внуки. За работу она ни с кого денег не берет, только за ткань. Над одним одеялом трудится где-то с месяц.
— Не утомляетесь, Мария Фёдоровна?
— Нет. Я шью-шью — отдохну. Делаю с желанием. Мне интересно, чтоб узор был всегда разный, не повторялся.
Что удивительно: до сих пор и шьёт, и читает Мария Фёдоровна без очков. И зрение — своё, операций не делала. «Вот только слух не сохранила — с аппаратиком хожу». А более всего поразила её феноменальная память. В мельчайших подробностях помнит все, что ни спроси. И не только из времён детства и молодости. Не запнётся, называя имена нынешних политиков или звёзд шоу-бизнеса. И кулинар она до сих пор отменный. Какой вкуснейшей пиццей собственного приготовления нас угостила!
Прошу мою удивительную собеседницу поделиться секретом активного долголетия. А такой у неё есть. Рекомендую взять на заметку. Правило общее — помогать другим и к себе хорошо относиться. «Я всю жизнь помогала братьям и сёстрам. Сейчас помогаю их внукам и их правнукам. Они для меня родные, любимые. Своих-то детей у меня нет. Я не забытая, меня навещают, заботятся обо мне».
Каждое утро фронтовичка делает точечный массаж головы и шеи, зарядку для рук и ног. Не пропускает ни одного дня! Правило второе — не переедать. «Суп ем черпачок или полтора, не больше. То, что на второе, — две ложечки кладу. На ужин — ложка каши и полстакана кефира». Правило третье — если устала, отдыхай, не надсаживайся. А ещё — не подпускай близко печаль-грусть. «Ну, попечалься немножко, а потом берись за дело. Когда занята работой или чтением, все прочее забываешь».
— Мне брат Саша сказал: «Ты, Маня, проживёшь у нас до ста лет».
— А хочется?
— Так уж тут осталось три года…
Алевтина НОВИКОВА.
Фото Николая Суворова и из домашнего архива М.Ф. Шевцовой.